Относительно легитимности см. раздел 4 главы V. Власть отражает институциональную иерархию (см. раздел 2.1 главы II), в рамках которой она может диктовать отдельное институционализированное поведение. Существует социальный орган, способный делать это поведение наилучшим ответом со стороны тех, на чье поведение влияет институт.
Кааба (по-арабски – «куб») была центральной каменной конструкцией кубической формы, покрытой черной тканью, в Великой Мечети в Мекке, в Саудовской Аравии. Это место обрело священный характер еще до появления ислама, и жители Мекки в доисламскую эпоху использовали ее центральный алтарь, в котором располагалось множество их идолов. Также известный как Дом Бога, это центр кругового движения, выполнявшегося во время хаджа (паломничества в Мекку). Это движение по кругу тоже имело доисламское происхождение.
Выступая за пассивное сопротивление в борьбе Индии за независимость, Махатма Ганди воспользовался предсказуемостью реакций, которые обусловливали прошлые институты. Его стратегия построена на институциональных элементах, унаследованных из прошлого, а именно на интернализированных британцами нормах, касавшихся карательного ответа на гражданское сопротивление. Бейтс [Bates et al., 1998] утверждает, что невозможно понять реакции на жесткие политические действия без понимания исторически обусловленного значения объекта, подвергающегося нападению.
Это обсуждение основано на: [Langum, 1987; Clay, 1997].
В литературе подчеркивается значение предполагаемого институтами знания о деятельности (например, о пиратстве или фермерстве), которую оно порождает (см.: [North, 1990; Норт, 1997]).
Мокир [Mokyr, 1990] вводит эти термины применительно к технологическим изменениям.
Здесь я не согласен с тем, что законы, определенные шариатом, были статичными и неизменными. Это совершенно не так. В данном случае я утверждаю, что в обществах с религиозными законами и обществах без религиозных законов существуют разные ограничения и возможности для изменений в праве. Говоря шире, правовая динамика отличается в разных системах, в которых законы имеют различное нормативное содержание и в которых решения, влияющие на правовое развитие, принимаются различными лицами.
Соответствующий аналитический аппарат можно найти в: [Milgrom, Roberts, 1990; Milgrom et al., 1991; Milgrom, Shannon, 1994; Topiks, 1998].
Эта идея тесно связана с идеей критического момента в историческом институционализме (см.: [Collier, Collier, 1991; Pierson, Skocpol, 2002]). Коллиеры определяют критические моменты как «крупные водоразделы в политической жизни… [которые] задают одни направления перемен и закрывают другие, определяя политику на годы вперед» [Collier, Collier, 1991, p. 27]. Но как замечает Телен [Thelen, 1999, p. 397], разработка этого аргумента требует четкого очерчивания событий, образующих критический момент, и деталей последующего институционального развития. Разрабатываемый здесь подход движется в этом направлении.
Под римской юридической традицией я подразумеваю традицию эксплицитных, созданных человеком светских законов [Stein, 1999; Kelly, 1992]. Хотя исламская юридическая традиция многое почерпнула из римского права и других правовых систем, она скрывала эти свои истоки и подчеркивала свое божественное происхождение. Касательно обсуждения см.: [Crone, 2002, chap. 1; Rahman, 2002, chap. 6].
Это так, если они не распространяются через такие механизмы, как социализация, которые отличаются от описанных здесь механизмов. Вообще, институциональные элементы будут распространяться, если члены общества мотивированы распространять их через взаимодействия в соответствующих транзакциях. В частности, распространение культурных особенностей через прямую социализацию отражает интернализированные нормы и убеждения социализирующихся агентов; распространение через непрямую социализацию (через школы, деятельность политических партий и другие средства) отражает интересы тех, кто их контролирует. Вспомним (из главы V), что самоподдерживаемость также включает требование того, чтобы институт был самовоспроизводимым, т. е. чтобы связанные с ним убеждения и нормы не отрицались и не ослаблялись наблюдаемыми следствиями институтов.
Сагден [Sugden, 1989] замечает, что индивиды выбирают поведение в новой ситуации по аналогии, но вопрос, поднятый здесь, заключается в том, как идентифицировать то, что делает две ситуации аналогичными. Похожая проблема возникает в контексте оптимизации, основанной на отдельных случаях [Gilboa, Schmeidler, 2001].
Это рассмотрение основывается на: [Lamgum, 1987] и в особенности на: [Clay, 1997].
См.: [North, 1981; Levi, 1988; North, Weingast, 1989; Root, 1989; Olson, 1993; Олсон, 2010; Greif et al., 1994; Barzel, 2002; Greif, 2004b].
Вспомним, что те, кто занимает более высокое положение в институциональной иерархии, обладают властью над другими в том смысле, что они могут диктовать свои условия институту, порождающему поведение в их среде. См. раздел 1.3 главы II.
О ценности генуэзских исторических источников см.: [Face, 1980; Abulafia, 1977, p. 6–24; Epstein, 1984, p. 5–24], а также введение к: [Giovanni Scriba. 11541164]. Замечательные работы историков Генуи, включая Габриэлу Аиралди, Юджина Бирна, Франко Кардини, Джона Дея, Джеральда Дея, Стива Эпштейна, Ричарда Д. Фейса, Диану Оуэн Хьюз, Хилмара С. Крюгера и Теофлио Оссиана де Негри, внесли большой вклад в наше понимание Генуи. Эта глава основывается на их анализах, хотя иногда и вступает с ними в полемику. Касательно этой полемики и многочисленных деталей, опущенных в этой главе, см.: [Greif, 1994c, 1995, 1998c, 2004a].